Monday, October 19, 2009

Примирение

В.С.Ужанскому, человеку, стойкому

с молодых лет и до наших дней

С некоторых пор я стал относиться к себе гораздо хуже. Бывало, увидишь себя в зеркале – а смотреться в него приходится регулярно, хотя бы для того, чтобы побриться – и подумешь: вполне приятная физиономия, даже со следами интеллекта на лице. И улыбнешься себе в зеркале, а то и подмигнешь, и обоим приятно.


Но время идет, и однажды утром, посмотрев в зеркало, я, как всегда, попытался улыбнуться, но ... не смог. Подмигнул, но получилось как-то кисло. В чем дело!? Я придвинулся поближе. На меня смотрела не совсем уже приятная физиономия (я пока не хочу говорить – совсем неприятная), а следы интеллекта можно было заметить с большим трудом, так как они стали прятаться в складках местности.


С того дня во время бритья я старался не встречаться взглядом с самим собой и не выражать в зеркало никаких эмоций. С некоторым напряжением это удавалось. Но однажды, не выдержав, я решил встретить себя лицом к лицу, встретил... и произнес, вслух, но негромко: - Ну и морда...

Я не ожидал такого оскорбления и не знал, как реагировать. Опустив голову, я вышел из ванной комнаты и потом два дня не брился, благо были выходные. Но в понедельник, когда пришлось опять взглянуть на себя в зеркало, я еще больше расстроился и внезапно охрипшим голосом протянул: - Ну и ро-о-ожа... Это было уже слишком, и я сначала зло огрызнулся: - Сам такой! - а затем, не сдержавшись, сильно ущипнул себя ниже пояса.


Было больно. Ответить тем же или оставить безнаказанным? Собрался уж было ответить и вдруг подумал: а где предел? Скажем, око за око, зуб за зуб. Значит, лишусь очей и не увижу больше этой своей противной... понятно, что. Лишусь зубов и не смогу даже прошамкать надлежащее отвращение. Прекрасно? Что и надо! Тишь, гладь и божья благодать...


Я немного поостыл, подумал – а как же другие люди переживают подобный момент в своей жизни? Поговорить, что ли, со своими знакомыми-ровесниками? Еще и засмеют... Обратиться к психологу? Рановато, попробую узнать что-нибудь сам, на что интернет-то? Ух ты! Оказывается, в Сиэтле есть Американский Информационный Институт Членовредительства. Да это ж прямо про меня!


Кто-то возможно поднимет с удивлением брови, дескать, а ты-то какой член себе повредил? Да, этот русский термин не только не объясняет суть дела, но может и дезориентировать. Лучше было бы сказать «самовредительство», прямо как в английском языке – self-harm. Но – что есть, то есть, это юридический термин, обозначающий любое умышленно причиненное себе физическое повреждение, хотя бы даже и царапину. И пошел он от «самострелов», солдат, которые, стремясь уклониться от фронта или вообще от службы в армии, простреливали себе руку или ногу.


Итак, я членовредитель. От чего же я стремлюсь уклониться? Да вроде бы и не стремлюсь, а даже наооборот. Но я спешу с выводами; прочитаю-ка сначала ученую американскую информацию. Вот она.


Около 1% населения хотя бы раз в жизни причиняли себе то или иное физическое повреждение как средство справиться с непреодолимыми обстоятельствами или эмоциями. Население Америки 300 млн человек, что дает нам 3 млн членовредителей! Солидная компания, причем это люди самых разных возрастов. Но одна группа заметно обращает на себя внимание и вызывает у меня некоторое чувство стыда – это девочки в возрасте четырнадцати лет. Их можно только пожалеть, они такие молоденькие и неопытные, но ты-то – умудренный, убеленный, со своей жалкой проблемой. Морда, видите ли, ему своя не нравится... Зажился ты на земле, вот что, и никто в этом не виноват. Так что, пиши на себя жалобу!


- И напишу! - отозвался я упрямо. Я позвонил в суд, сказал, что дело не сложное, но неотложное, и судья согласился принять меня завтра же.


- Ваше имя, возраст, адрес, - спросил судья. Я ответил.

- В чем суть вашего иска? – спросил судья.

- Я был подвергнут оскорблению в сочетании с физическим действием, - ответил я.

- Имя и адрес обидчика, - спросил судья. Я ответил.

Судья удивленно поднял брови: - Это же ваши данные!

- И его тоже, - ответил я.

- Что, близнец с таким же именем? – спросил судья.

- Нет, это я сам.

Судья проглотил слюну и повысил голос: - У меня нет времени для шуток!

- Это не шутка, - ответил я. – Назовите мне закон, на основании которого я не имею право подать в суд на самого себя!


Тут судья впервые посмотрел мне в глаза. Он долго не отвечал и потом сказал, умеряя тон: - А не могли ли бы вы... э-э-э... сами с собой полюбовно договориться? Я бы вам и посредника порекомендовал...

Я быстро сообразил, что у него на уме, и твердо произнес: - В психиатре я не нуждаюсь, и, пожалуйста, ответьте мне по существу!

Судья на минуту задумался, потом сказал: - Мне надо посоветоваться с коллегами, подождите в коридоре, я вас позову.


В коридоре на стуле сидела молодая женщина. – С кем судитесь? – участливо спросила она.

- Сам с собой, - ответил я хмуро.

- Хорошая шутка, - улыбнулась она.

- Не до шуток, - ответил я.

- Это интересно, - сказала она подумав. – А не позволите ли мне сфотографировать вас?

Тут только я заметил, что она была увешана всевозможной фото-кино аппаратурой.

- Валяйте, - ответил я вяло, и в этот момент судья позвал меня обратно в комнату.


- Вот бланк, пишите исковое заявление. Завтра с утра зайдите для прохождения судебно-медицинской экспертизы. Зачем? Для удостоверения возможных физических следов насилия. Свидетели были? Нет? Возможно, вас вызовут к следователю. И последнее: вам, в смысле - ответчику, понадобится адвокат, - сказал судья.

- Я сам буду адвокатом, - ответил я.

- Т.е. вы собираетесь защищать себя против себя? – тихо спросил судья.

- Ваша Честь, разве подсудимый не имеет права отказаться от адвоката?

- Хорошо-хорошо, - успокоил меня судья. – До встречи на слушании вашего дела!


На следующий день на первой странице городской газеты красовался мой портрет в сопровождении комментария, пестревшего вопросами типа « кто кого?», «нельзя ли по-мирному?» и даже «садомазохист?». Я не отвечал на телефонные звонки, старательно избегал журналистов и просто знакомых, и уже совсем не был удивлен, когда войдя в зал судебного заседания, увидел, что он был заполнен до отказа. При моем появлении все глаза обратились в мою сторону и шум в зале усилился. Судья постучал молотком и объявил что суд идет.


- Слушается дело «Мистер Джек Пинчер...» - он поднял глаза...

- Здесь, - отозвался я.

- «...против мистера Джека Пинчера» - он опять поднял глаза.

- Здесь, - отозвался я.

В зале раздались легкие смешки. Судья сообщил, что ответчик отказался от защитника и потом повернулся в сторону жюри. Я последовал его примеру и с удовлетворением отметил про себя, что большинство членом жюри были люди немолодые.

- Заявитель, ответчик, есть ли у кого-нибудь из вас замечания по составу жюри?

Я два раза ответил «нет».

- Заявитель, ответчик, не возникло ли у вас желания заключить мировое соглашение до начала процесса?

Я опять два раза ответил «нет». Шум в зале усилился, я оглянулся и увидел, что некоторые держали плакаты вроде «Защитим права человека и его тело от любых посягательств!», или даже просто «Не позволим!».


Судья предоставил слово прокурору.

- Следствием был изучен иск мистера Джека Пинчера. подвергшегося словесному оскорблению и физическому болевому воздействию со стороны ответчика - мистера Джека Пинчера...

- Ваша честь, - не выдержал я. - Защита просит слова! - Судья разрешил.

- Прокурор неточно излагает события, – продолжал я. – Истец первый сказал мне «ну и морда», а я действовал уже в ответ. (Зал разразился смехом).

- Господин Прокурор, держитесь ближе к фактам, - попросил судья.

- Так вот, - продолжал прокурор, - судебно-медицинская экспертиза подтвердила наличие на теле истца, с правой стороны ниже пояса, следов энергичного ущемления.

- Ваша честь, - не выдержал опять я. - Защита просит слова! - Судья разрешил.

- На моем теле тоже есть такие следы!

Зал не мог сдержать хохота, и было видно, что и судья, и члены жюри с трудом сдерживали себя. Мне же было не до смеха.


Между тем, прокурор невозмутимо продолжал:

- Это совсем не смешно. К нам обратился мистер Джек Пинчер, который ищет защиты от мистера Джека Пинчера, потому что он не может с ним справиться сам. Он мог бы обратиться и в другие, несудебные инстанции, но он выбрал суд, хотя и знает, что единственное, что может сделать для него суд – это наказать обидчика. И значит, это именно то, что он хочет, а хочет он – освободить себя от функции самонаказующей стороны и превратить её в законную наказующую функцию суда. До сих пор суду не приходилось рассматривать подобного рода дела, и, наверное, суд и не должен этого делать. Но в данном случае мы решили, что не можем отказать этому уникальному просителю.


Зал разразился долгими аплодисментами, и я поймал себя на том, что аплодирую вместе со всеми. Дальнейшие процедурные выступления я уже и не слушал, и подключился опять уже тогда, когда судья начал зачитывать постановление:

- Жюри единогласно признало ответчика виновным, но учитывая особый характер его отношений с истцом, рекомендовало смягчить ему меру наказания. В результате суд постановляет:

1) Присудить ответчика к штрафу в размере 5000 долларов (судья сделал паузу, зал замер) в пользу истца (зал облегченно вздохнул).

2) Судебные издержки в размере 8765 долларов – ва счет ответчика.


Зал встретил это гробовым молчанием, и когда я вышел в холл, то увидел, что люди - знакомые и незнакомые – явно избегали смотреть на меня. Но тут из общей массы выделился один, который с улыбкой подошел ко мне и, не стесняясь, хлопнул меня по плечу. – Хай, Джек! – сказал он. – Меня зовут Джон, я совладелец компании «Джон энд Джон Паблишерс». Мне понравился твой нестандартный подход к своей непростой проблеме, и я хотел бы заключить с тобой контракт на написание книги обо всем этом. Аванс в сумме 30 тыс долларов могу выписать прямо сейчас.


Вернувшись домой, я первым делом направился к зеркалу, ожидая решительного объяснения. Каково же было моё удивление, когда тот, в зеркале, встретил меня широкой улыбкой, а потом подмигнул и сказал: - Не дрейфь, едем дальше...


Иосиф Бененсон


Октябрь 2009 г.


Thursday, October 8, 2009

Большая любовь Петра Ильича Чайковского

Тем, кто, прочитав название этой заметки, надеетя найти здесь пикантные подробности личной жизни великого композитора, скажу сразу: их не будет. Достаточно с вас всей этой желтой лихорадки нынешнего юбилейного гоголевского года, когда литературоведы и журналисты пытаются нарыть как можно больше хотя бы даже и мелочей, доказывающих или опровергающих гомосексуальность великого писателя.

Всех таких «сексуально озабоченных» около-литераторов, около-музыковедов и вообще около-искусствоведов я бы объединил в одну группу, у меня для нее даже и название имеется – по одному давнишнему анекдоту. Лет сорок назад стало известно, что за толстыми звуконепроницаемыми дверями классов Московской консерватории некоторые преподаватели занимались не только музыкой, и не только с молоденькими студентками. И некоторые из этих «некоторых», несмотря на уважаемые имена, очутились в тюрьме. А анекдот потом был такой: надзиратель открывает дверь камеры и объявляет: «Гошпода мужиковеды, пидерачу принесли!». Так вот, значит, «мужиковеды», что в данном случае не будет, конечно, означать, что они сами буквально из той компании.

В наши дни тема сексуальной ориентации стала гораздо более открытой, чем когда-то, и теперь известно, что нетрадиционная ориентация встречается у людей искусства пожалуй не чаще, чем у других людей, просто те, первые, всегда были более на виду. Но «мужиковедам» мало констатации, они пытаются проследить связь между сексуальной ориентацией авторов и особенностями их произведений, и обычно безуспешно, не понимая при этом одной простой вещи: либидо, безусловно, является важнейшим, и часто определяющим фактором жизни любого человека, но в случае выдающихся личностей его относительная, или, так сказать, процентная доля значимости резко снижается - у них голова занята еще кое-чем.

У Чайковского голова с ранних лет была занята музыкой. Сначала это была музыка Моцарта, Россини, Глинки, потом он стал удивлять родственников и знакомых игрой импровизаций на известные темы, а с четырнадцати лет в его голове зазвучала собственная музыка и так продолжалось вплоть до его кончины в возрасте пятидесяти трех лет. За это время он написал много опер, симфоний, инструментальных и вокальных произведений, и все это исполняется по всему миру – и детьми, и студентами, и профессионалами, и чем дальше – тем больше. Сегодня его музыку можно услышать и в телевизионной рекламе, где, как известно, свои требования к привлекательности представляемого материала.

В чем причина такого успеха музыки Чайковского? Она изобретательна, содержательна и красива, и к каждому из этих качеств можно присоединить оценку – в высшей степени. И в каждом из этих качеств она оригинальна, т.е. без подражания кому бы то ни было из предшественников. И поэтому она часто узнаваема даже людьми, весьма далекими от классической музыки. И поэтому еще при жизни Чайковсий был удостоен всех возможных почестей как в Европе, так и в Америке.

Я вспоминаю другого русского композитора – Николая Мясковского, который написал музыки, наверно, не меньше, чем Чайковский, одних симфоний – целых двадцать семь. Ну, ему, конечно, и карты в руки: он был профессором Московской консерватории по классу композиции, среди его учеников были такие, как Кабалевский и Хачатурян. В советские годы (а умер он в 1950 году) ему оказывали официальные почести и музыка его исполнялась. В те времена основным источником информации и развлечения был репродуктор городской радиосети, который в большинстве домов, да и на предприятиях бывал включен круглосуточно, на ночь его отключала сама радиосеть. Надо сказать, что программы передач тех лет содержали много классической музыки и это вспоминается с удовольствием, потому что посещать часто концерты было невозможно, а на грампластинках ничего существенного быть не могло ввиду ограниченной длительности записи. Так вот, приду иногда домой и слышу – играют симфонию. Пытаюсь угадать, кто автор, вроде бы похоже на Скрябина... нет, Глиэр... а то и Чайковский, и так до тех пор, пока не соображаю: ааа-а, Мясковский! И обычно угадывал. Всё было у этого человека – высокий профессионализм, условия, работоспособность, но не было изобретательности, и поэтому не мог он придумать свою музыку. Нет, он не списывал, но использовал хорошо известные ему идеи и приемы, причем сочетал их не лучшим образом.

Изобретательность Чайковского фантастична. В финале своей Второй симфонии он берет за основу простую мелодию народной песни «Повадился журавель» и, развивая, модифицируя её и применяя необычные приемы оркестровки, возводит на ваших глазах (я не оговорился – глазах!) уходящую в небеса величественную и захватывающую дух музыкальную конструкцию. Другой пример – сцена письма Татьяны. По существу это симфония в опере, где солист является частью оркестра, а оркестр – продолжением солиста на сцене. С содержательной точки зрения этот пример является ярким образцом лирического музыкального письма Чайковского, которому в то же время принадлежат и не имеющие себе равных трагические картины, такие, как финал Шестой симфонии, рисующий последние часы и минуты жизни человека вплоть до последнего удара сердца, последнего вдоха...

И, наконец, красота музыки Чайковского. Вот как определяет понятие красоты Википедия: «Красота - эстетическая (неутилитарная) категория, обозначающая совершенство, гармоничное сочетание аспектов объекта, при котором последний вызывает у наблюдателя эстетическое наслаждение». Всё правильно, но слишком уж заумно и, к тому же, коряво. А главное – люди, и не зная этого определения, ощущают, что красиво, а что нет, хотя часто каждый по-своему: недаром говорят, что красота – в глазах смотрящего. В отношении же музыки существует, пожалуй, большее единодушие, наверно оттого, что язык музыки интернационален. Ощущение красоты музыки развивается у многих с раннего детства, для этого достаточно просто её слушать, не обязательно учиться. Я помню, как уже в начальных классах музыкальной школы слышал от своих соучеников восторженные высказывания типа «Какую красивую пьесу мне задали!», или «Какая красивая музыка! Как она называется?», и именно это восхищение подвигало их на долгие часы музыкальных упражнений после всех необходимых заданий общеобразовательной школы.

Мелодичекий дар Чайковского не имеет себе равных, прекрасные мелодии присутствуют буквально во всех его произведениях, а некоторые, например опера «Евгений Онегин», балет «Лебединое озеро» - это сплошной непрерывающийся поток чудесных мелодий разнообразного характера и настроения. Среди них я особо выделю мелодии любви, которые, заметьте, не надо путать с любовными ариями или романсами, в которых герой или непосредственно обращается к предмету своей любви (например, ариозо Ленского «Я люблю вас, Ольга...») или рассказывает о своей любви (например, ария Гремина «Любви все возрасты покорны...»).

Мелодия любви – это песня влюбленной души. Она обычно бессловесна, исполняется чаще всего на скрипке, или же на фортепиано. В ней вы услышите мечту, негу, томление. Если из Чайковского, то я бы привел в пример вторую часть скрипичного концерта, но такого рода мелодии удавались многим великим композиторам, из наиболее к нам близким по времени – Шостаковичу, Хачатуряну. Каждый раз, слушая прекрасную мелодию любви, понимаешь, что написать такое мог только человек, сам хотя бы однажды испытавший состояние любви. Окидывая мысленным взором всё творчество Чайковского, сочинившего много таких мелодий, нельзя не задаться вопросом: кого же в своей жизни любил этот человек? Была ли это одна любовь на всю жизнь, или это случалось с ним не раз?

То, что известно о личной жизни Чайковского, не дает ответа на этот вопрос. Был он в молодые годы влюблен, и не без взаимности, в гастролировавшую в России знаменитую тогда певицу Дезире Арто и собирался на ней жениться. Его друзья-музыканты, и в особенности Николай Рубинштейн, приложили все усилия, чтобы расстроить этот брак, справедливо полагая, что Чайковский, скорее всего, уедет с ней за границу и там потеряется в её тени, не успев развить своего таланта. Впоследствии Чайковский сохранил с ней хорошие отношения, посвятил ей несколько романсов. Потом он увлекался другими девушками, которых, по стечению обстоятельств, всех звали Софьями, а затем женился на молодой «смазливой и жеманной», как он сам говорил, женщине, которая вообще не знала его музыки. Жить он с ней не стал, хотя, вроде бы, никогда и не разводился. И всё. Никакой другой достоверной информации на эту тему не существует, хотя Чайковский вёл очень активный образ жизни: много выступал и путешествовал, общался с музыкантами, артистами, издателями, писателями, многочисленными родственниками, вёл обширную переписку, печатался как критик. И чтобы не строить догадок относительно того, кто или что было движущей силой его творчества, я предоставлю слово самому Петру Ильичу. Это отрывок из его письма Надежде Филаретовне фон Мекк – его другу, почитательнице и меценату. Отрывок несколько длинноват, но я уверен - вы не пожалеете о потраченном времени.

«... я постараюсь все-таки рассказать Вам в общих чертах, как я работаю. Прежде всего я должен сделать очень важное для разъяснения процесса сочинения подразделение моих работ на два вида:
1) Сочинения, которые я пишу по собственной инициативе, вследствие непосредственного влечения и неотразимой внутренней потребности.
2) Сочинения, которые я пишу вследствие внешнего толчка, по просьбе друга или издателя, по заказу, как, например, случилось, когда для открытия Политехнической выставки мне заказали кантату, или когда для проектированного в пользу Красного креста концерта дирекция Музыкального общества мне заказала марш (Сербско-русский) и т. п.
Спешу оговориться. Я уже по опыту знаю, что качество сочинения не находится в зависимости от принадлежности к тому или другому отделу. Очень часто случалось, что вещь, принадлежащая ко второму разряду, несмотря на то, что первоначальный толчок к ее появлению на свет получался извне, выходила вполне удачной, и, наоборот, вещь, задуманная мной самим, вследствие побочных обстоятельств, удавалась менее.

Эти побочные обстоятельства, от которых зависит то состояние духа, в котором пишется сочинение, имеют громадное значение. Для артиста в момент творчества необходимо полное спокойствие. В этом смысле художественное творчество всегда объективно, даже и музыкальное. Те, которые думают, что творящий художник в минуты аффектов способен посредством средств своего искусства выразить то, что он чувствует, ошибаются. И печальные и радостные чувства выражаются всегда, так сказать, ретроспективно. Не имея особенных причин радоваться, я могу проникнуться веселым творческим, настроением и, наоборот, среди счастливой обстановки произвести вещь, проникнутую самыми мрачными и безнадежными ощущениями. Словом, артист живет двойною жизнью: общечеловеческою и артистическою, причем обе эти жизни текут иногда не вместе.

Как бы то ни было, но для сочинения, повторяю, главное условие - возможность отделаться хоть на время от забот первой из этих двух жизней и всецело отдаться второй. Но я отдаляюсь в сторону. Возвращаюсь к своему подразделению. Для сочинений, принадлежащих к первому разряду, не требуется никакого, хотя бы малейшего усилия воли. Остается повиноваться внутреннему голосу, и если первая из двух жизней не подавляет своими грустными случайностями вторую, художническую, то работа идет с совершенно непостижимою легкостью. Забываешь все, душа трепещет от какого-то совершенно непостижимого и невыразимо сладкого волнения, решительно не успеваешь следовать за ее порывом куда-то, время проходит буквально незаметно. В этом состоянии есть что-то сомнамбулическое. Рассказать Вам эти минуты нет никакой возможности. То, что выходит из пера или просто укладывается в голове в этом состоянии - всегда хорошо, и если ничто, никакой внешний толчок не призовет к той, другой, общей жизни, оно должно выйти совершенством того, что в силах создать тот или другой художник. К сожалению, эти внешние толчки совершенно неизбежны. Нужно идти на службу, зовут обедать, пришло письмо и т.д. Вот почему так редки сочинения, которые во всех частях уравновешены по количеству музыкальной красоты. Отсюда являются швы, приклейки, неровности, несоответствия.

Для сочинения второго разряда иногда приходится себя настраивать. Тут весьма часто приходится побеждать лень, неохоту. Затем бывают различные случайности. Иногда победа достается легко. Иногда вдохновение ускользает, не дается. Но я считаю долгом для артиста никогда не поддаваться, ибо лень очень сильна в людях. Нет ничего хуже для артиста, как поддаваться ей. Ждать нельзя. Вдохновение это такая гостья, которая не любит посещать ленивых. Она является к тем, которые призывают ее. Быть может, оттого и не без основания обвиняют русскую народность за недостаток оригинального творчества, что русский человек ленив . Русский человек любит отложить; он по природе талантлив, но и по природе же страдает недостатком силы воли над собой и отсутствием выдержки. Нужно, необходимо побеждать себя, чтобы не впасть в дилетантизм, которым страдал даже такой колоссальный талант как Глинка. Человек этот, одаренный громадной самобытной силой творчества, дожил если не до старости, то до очень зрелого возраста и написал удивительно мало. Прочтите его мемуары. Вы увидите из них, что он работал как дилетант, т. е. урывками, когда находило подходящее расположение духа. Как бы мы ни гордились Глинкой, но надобно признаться, что он не исполнил той задачи, которая лежала на нем, если принять в соображение его изумительное дарование. Обе его оперы, несмотря на удивительные и совершенно самобытные красоты, страдают поразительною неровностью, вследствие которой наряду с гениальными и нетленными красотами встречаются совершенно детски-наивные и слабые номера. Но что бы было, если б этот человек родился в другой среде, жил бы в других условиях, если б он работал как артист, сознающий свою силу и свой долг довести развитие своего дарования до последней степени возможного совершенства, а не как дилетант, от нечего делать сочиняющий музыку!

Итак, я теперь разъяснил Вам, что я пишу или по внутреннему побуждению, окрыляемый высшей и не поддающейся анализу силой вдохновения, или же просто работаю, призывая эту силу, которая или является или не является на зов, и в последнем случае из-под пера выходит pабота, не согретая истинным чувством.

Вы, надеюсь, не заподозрите меня, друг мой, в самохвальстве, если я скажу Вам, что мой призыв к вдохновению никогда почти не бывает тщетным. Я могу сказать, что та сила, которую выше я назвал капризной гостьей, уже давно со мной освоилась настолько, что мы живем неразлучно и что она отлетает от меня только тогда, когда вследствие обстоятельств, так или иначе гнетущих мою общечеловеческую жизнь, она чувствует себя излишнею. Но едва туча рассеялась, - она тут. Таким образом, находясь в нормальном состоянии духа, я могу сказать, что сочиняю всегда, в каждую минуту дня и при всякой обстановке. Иногда я с любопытством наблюдаю за той непрерывной. работой, которая сама собой, независимо от предмета разговора, который я веду, от людей, с которыми нахожусь, происходит в той области головы моей, которая отдана музыке. Иногда это бывает какая-то подготовительная работа, т. е. отделываются подробности голосоведения какого-нибудь перед тем проектированного кусочка, а в другой раз является совершенно новая, самостоятельная музыкальная мысль, и стараешься удержать ее в памяти. Откуда это является, - непроницаемая тайна».

Как говорится, комментарии излишни. Можно только вспомнить Пигмалиона, который, вырезав из слоновой кости прекрасную девушку и влюбившись в неё, взмолился Афродите, чтобы та её оживила. Похожим образом Чайковский был влюблен в свою Музыку, которую он творил всю жизнь. Но оживлял он её самостоятельно, без помощи богов, потому что знал: всё, что для этого нужно, они дали ему уже от рождения, и от него требовалось одно – работать...

Иосиф Бененсон

Октябрь 2009 г.